Читать онлайн книгу "P.S.: порядок слов"

P.S.: порядок слов
Ника Январёва


13,5 лет – это много. Столько прожила моя собака. Флинт – пират, у меня была пиратская копия овчарки, Флинта; идеальный друг-компаньон для прогулок и трапез. Мы мало говорили, понимание шло на уровне взглядов, жестов. Прогулки дважды в день – значимый факт жизни, промежутки эти заполнить нечем, как и горькую пустоту в душе… Многие стихи написаны при Флинте, поэтому книгу посвящаю ей, с благодарностью судьбе за такого друга. «Не говори с тоской: их нет. Но с благодарностию: были». (В. Жуковский)





P.S.: порядок слов



Ника Январёва



© Ника Январёва, 2021



ISBN 978-5-0053-7610-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




«P.S.: порядок слов…»


P.S.: порядок слов,
Последствие соитий,
Постпраздничный синдром,
Предчувствие событий.

P.S.: последний снег.
И первый снег, конечно.
Планеты силуэт
И пресловутый Стрешнев.

P.S.: причуды снов,
Полярное сиянье,
Печаль снеговиков,
Померкшее сознанье.

Палитра создана.
Преамбула созрела.
Полночная струна
Мне до рассвета пела.




Поздние сумерки


В темноте осенним вечером,
В буйных зарослях травы,
Где цикады и кузнечики
Скачут выше головы,

Мы с собакой пробираемся
Наугад и напролом.
Торим тропочку, стараемся,
Высока трава кругом.

Пробиваемся сквозь тернии.
Лом сухой – за воротник.
Пижмы пуговицы нервные.
К рукаву сушняк приник.

Конский щавель щедр серёжками.
Иван-чай изросся в пух.
Бьёт кипрей стеблями хлёсткими.
И разлапился лопух.

Зла крапива трётся об руку.
И стручком бренчит люпин.
Куст репья обходим побоку.
Но пристал нахал один!

Уф! Дорожка! Отряхаемся.
Уж луна над головой
Полной миной улыбается.
Кто-то машет нам рукой.









Плач снизу



Плачет за дверью несчастный ребёнок.
Грубые окрики в душу летят.
Ловит их ночью, в обед и спросонок.
Всхлипы тоскливые горько звенят.

В мир появился зачем-то несносный.
Холить, любить, охранять и принять,
Лаской насытить эскизец белёсый —
Им не под силу, не в радость, видать.

Нужен лишь был капитал материнский?
Старшей девчушке – куклёнок живой?
Или наследник кровей этих низких?
Или обычай – быть должен второй?

Редко по имени и по головке.
Снегом сочится кефир из бутылки.
Пальцы нетрезвые жёстки, неловки.
Памперс разбухший, вонючий и липкий.

Был участковый, смотрела опека.
Их пропесочили в облаке слов.
Стало ль счастливее жить человеку?
В мрачной пещере не светит любовь.

В горьких слезах часто тонут младенцы,
В матерных окриках, взбучках, тычках,
Вдоволь отведав семейного перца
И не найдя матерей в матерях.




«В восемнадцатом, в июне…»


В восемнадцатом, в июне
Миром правят холода.
Каждый вождь в своём аллюре.
Всё циклон, огонь, вода.

Наводнения, пожары, где трясёт,
Где землю рвёт.
Вечно в мыле кочегары.
Жизнь отгула не даёт.

Пахнет серой всё сильнее,
На траве седой налёт.
Полнолуние бледнеет.
Супермарсие грядёт.




«Дети-подранки…»


Дети-подранки,
Брань спозаранку,
Каторжный труд и кулак.

Рожи глумливы,
Без перерыва
Бесится злобный дурак.




Полтинник сразил



И вот полтинник наступает
Во всей безудержной красе.
На солнце золотом сияет.
И будоражит мысли всем.

Он твой! Носи сей орден славный,
Как подобает кавалеру
Фортуны, дамы своенравной.
И черпай благость полной мерой.

Чтоб сундуки копили злато,
А пуще – бодрость и здоровье.
Чтобы всегда – ума палата,
Порхали мысли на раздолье.

Чтоб полыхал огонь задора,
Чтоб оптимизил оптимизм.
Идеи множились проворно.
И чтобы не впадал в трюизм.

Пусть в огороде овощ зреет
Не только тот, что нравом крут.
Души колодец не мелеет.
И манит радостный маршрут.

Пусть все заказчики лелеют,
Проектов множатся тома.
А конкуренты побледнеют,
А от клиентов – лишь хвала.

Чтоб елось, пелось и слагалось —
Статьи, книженции, мотив.
Мечталось, прыгалось, игралось,
Чтоб свет явил сто тысяч див.

Пусть будут сумерки далече.
И ясен близкий небосклон.
Пусть ляжет мантией на плечи
Всё славословье в унисон.




«Кто-то каждый божий день…»


Кто-то каждый божий день
Рвёт люпины.
Вижу спины
Их, распнутых, на тропе.

Зачем же синие султаны
Хватать и рвать?
Не распознать
Их аромат, и быстро вянут.

Кто истребляет в ярком лете
Красавцев сих?
Стремятся ввысь!
Он импотентен?
Иль псих?




«Просто я немного заигралась…»


Просто я немного заигралась,
Потеряла жизни берега.
И каких-то сказок намечталось.
И кривая вывела дуга.

Всем же ясно (мне – вдвойне и втрое),
Что себя лишь тешу ерундой.
Что словами сеянное поле —
У любого, кто шуршит ногой.

И на гребне все, кто тычет в клаву —
Грезим вспрыгнуть зримо на волну.
И поймать за хвост деньгу или славу.
Втиснуть в мир тщедушную главу.

Льстим себе метафорой и слогом.
Близких лестью тешатся душонки.
На суде пред всемогущим Богом
Нам припомнят каждый писк незвонкий.




Пекло сильно


Солнышком головку напекло.
Миражи запрыгали обманно.
Юмор заалел лицом жеманно.
Разум упустил из рук весло.

Заскользили кадры чередой.
Перед строем ты – усатый маршал.
Сверху Берендей тебе прокашлял:
«Захвати меч-кладенец, герой!»

На полях ромашки поднялись —
Изумруды вместо сердцевинки.
Бегемоты топчутся на рынке.
С радуги бегут барашки вниз.

Закипело варево в котле —
Синий сумрак вперемешку с хвоей.
Поварёшкой завладели трое —
Не скользить пытаются в седле.

Ряскою подёрнулось стекло.
Вместо клавиш – дыни в фортепьяно.
Кресла захрапели зло и пьяно.
…Солнышком головку напекло!




Прогулка спозаранку







Мы просто шли в нетоптаной траве
Средь колокольчиков, ромашек, васильков.
Там ветви лип лежали на земле.
И мир звенел от птичьих голосов.

И мошкара, и бабочки, шмели.
Тягучий чей-то сладкий аромат.
И комары на лбу – представьте, три.
Надрывный крик безмозглых лягушат.

Нам ветер дул в предсердье и в глаза.
Не заплутав, не смели возвращаться.
Вдруг дерева – как много лет назад.
Здесь смерч прошёл, когда мне было двадцать.

Среди берёзок, липок и осин
В неверье голова всегда пустая.
На миг ты вольный и совсем один.
И истинная сущность вылезает.

Не топчем мох, с цветов голов не рвём.
И ветки, если что, отодвигаем.
И просто отгоняем комаров.
На завтрак птицам вольным оставляем.

Что за бутон: огромные листы
И запах преисподней или рая.
И облака так смотрят с высоты.
…А всё-таки трава была сырая.




Проект сник



Проекту Ника Январёва
Пятнадцать лет.
Метался рейтинг бестолково.
Тенденций нет.
Неярко взбалтывала краски.
Без планов, схем,
Не уклоняясь от огласки
В тиши проблем.

Проекту Ника Январёва
Пятнадцать лет!
Бывало весело и клёво,
Не без побед.
Приобрела успех,
Известность —
Не без того.
От комплиментов было лестно
Нечасто, но…

Не убежишь от робкой сути,
Сквозь имидж прёт.
И вот он, сумрак на распутье —
Куда влечёт?
Не жду – за шкирку и чтоб носом
В терновый куст.
Сама, предчувствуя вопросы,
Сквозь ветки рвусь.

Комфорта в клочья раздираю
Лукавый флёр.
Хана душевному раздраю
И ловле грёз.
В тиски режима и нажима,
Где формуляр!
В бутылку чтоб упрятать джинна —
Чай, не гусар.

Мой имидж чуть не безупречен —
Без мести, злоб,
Порой раним, слегка беспечен,
Без яви в лоб.
Повороты нынче даже
Не страшат.
Я б осталась, мне не жалко,
Но грешат,

Кто бездумно, беспардонно
Оптимист,
Утверждает: в интернете
Воздух чист!
И мешками что тут гроши —
Знай таскай!
Каждый милый и хороший,
В общем – рай.

Не нашла тут эльдорадо,
Нет ко мне очередей.
«Надо вам или не надо?» —
Не могу пытать людей.
В интернете всё знакомо.
Но в реал
Убегает Январёва.
Дух устал.

Труд физический – чтоб облик
Свой совсем не потерять,
Чтоб руками и ногами,
А не кнопки нажимать.
Жизнь – движенье! Засиделась
В этом странном уголке.
Хватит, солнышко, напелась.
Здравствуй, солнышко в реке!




«Густо-густо, смачно-смачно…»


Густо-густо, смачно-смачно
Краску ляпает на холст
Беспощадный грубый мастер.
Косорук он, крив и толст.

Хлоп – погуще серой сажи.
Бульк – болото потемней.
Всё коричневым намажет.
Всё спалит огромный змей.




«А если царство Интернет …»


А если царство Интернет —
Всего лишь бред?
И каждый смотрит свой сюжет
Все сонмы лет.
Мы помешательств дерзкий плод.
И каждый крот.
В душе тот грот.
Тот чёрт.
Тот ферт.




Плоды созрели



Горьковатые яблоки тронуты тленьем.
Их поспешное бегство с родимых дерев —
Тяжесть плоти, клонящей к земле от гниенья,
Чей-то резкий порыв и безудержный гнев.

Внешне розовы, жёлты, свежи и приятны.
Тёмным боком прижались к распухшей земле.
С каждым часом насупливо движутся пятна,
Отнимая пространства и жизнь в кожуре.

Так и нас изнутри нездоровое что-то
Разъедает, хоть внешность ещё и храним.
Тянет вниз предвкушенье и тлена зевота.
Размножаются пятна неслышно, как дым.

Скачем с веток, нет сил удержаться и дале.
Не прильнуть ни к кому – только к землям сырым.
Ожидаем гудок на последнем вокзале.
Или сгонит в компост, в перегной интерим.




«Какой прекрасный летний вечер!..»


Какой прекрасный летний вечер!
И я не еду никуда.
Весь смысл природой покалечен.
Пускай царит белиберда.




«Люди, цените свою аутентичность!..»



Люди, цените свою аутентичность!
Неподражаемость, самость, апломб.
Полную качеств достойную личность
И уникальный свой каждый диплом.

Не комплексуй: идеален лишь робот,
На сковородке второй круглый блин,
Точка на ватмане острая в холод.
Гвоздь в пуп вселенной размашисто вколот —
Ты. У неё безупречно один.




«Дни порхают мотыльком…»


Дни порхают мотыльком.
Ухватить успеешь
Липки цвет, капели звон,
Летних листьев шелест,

Солнца взбалмошный кивок,
Хохот нервной чайки,
Радуги крутой мосток,
Глаз луны-лентяйки.




Пусть сегодня


Третий раз – меня пусти,
Дядя Юра!
Я несу тебе в горсти
Партитуры.
Книжкам новым будешь рад
Без сомнения.
У внучка у твоего
День рождения!
Я тебе наворожу
Впечатления.
Чтоб дремалося в земле
Тихой сапой.
Знаю: встретился уже
С моим папой.
Ваши диспуты порой
Были жарки.
Каждый вёл свою лишь роль,
Но цигарки
Вы смолили с огоньком,
Как родные.
Ведь к советским временам —
Ностальгия.




«Сорвать и бросить эту осень…»



Сорвать и бросить эту осень,
Чтоб не дождила,
Чтоб не кололи иглы сосен.
Зимы белила

Пусть расплескаются вокруг,
Покроют сумрак,
Чтобы промозглый дух потух
В ночах безлунных.




«Так промозгло – уснуть и не встать…»


Так промозгло – уснуть и не встать
До апрельских запевов природы.
Эту дрожь, эту дробь не унять.
Расплаксивились тучи невзгодой.

Жухнут шорохи праздной молвы.
Все эмоции – в файлах на флешке.
И глядят из опавшей листвы
Запоздавшие сыроежки.




«Девочка пятидесяти лет…»







Девочка пятидесяти лет
Носится с овчаристой дворнягой.
У неё к годам иммунитет.
К легкодумью выражена тяга.

Ей погода, хмурый небосклон,
Лужи под ногами, буераки —
Для волнений вовсе не резон.
И не затевает с прошлым драки.

Что за формализм – считать года,
Документам верить, а не сердцу.
Облака – пушистые стада —
В зеркальцах похожи на индейцев.




«Когда мне хорошо иль очень плохо…»



Когда мне хорошо иль очень плохо,
Я устремляюсь на родной погост.
Минувшая является эпоха.
Рукой с небес незримый манит мост.

Картинки набегают, звуки, краски,
Движенья, запах, радость, гнев, мороз.
Восторг и горечь, нежность, муки, встряски…
Всё заметает рыжий Динкин хвост.




«Не цепляй чужих забот…»


Не цепляй чужих забот
И фальшивых песен.
Из чужого сада плод
Горек, неполезен.

Облака чужих затей
Прорастут шипами.
Ядовит бумажный змей.
Мир пахуч, как камень.




Пора серости


Осень – прощаний занозистых свалка.
Лишь одиночество и беспредел

Вышли на подиум гордо и жалко.
Плод их как раз в эту пору поспел.

Кутают в листья дрожащие плечи,
Солнце обманчиво прячется в них.

Завтрашним мороком сумрак отмечен.
Ветер в волосьях проказливо тих.

Как расплескать серым тучам прохладу,
Чтоб утолить свой нахрапистый нрав?

Кто-то в отчаянье молит: не надо!
Тонкие пальчики пряча в рукав.

День угасает. В пространстве лиловом
Чей-то размытый тоской силуэт.

Тянет из форточки приторно пловом.
Брякает фальшь устаревших монет.




Пряный сюжет



Растерзанные розы на столе.
Осколки вазы на клавиатуре.
Залит водой паркет, пушистый плед.
И в клочья платье – то, что по фигуре.

Забылась, все границы перешла!
Романтика – на пятом-то десятке!
Небось в кино ей дарит шоколадки,
Стишки читает в парке не спеша.

Наверно, ржут им в спину и в лицо.
И прячутся по тёмным закоулкам.
А может, вместе бегают трусцой?
Стартёр к машине ищут или втулку?

А сын с досадой жарит чебурек,
Разогревает плов в микроволновке.
Заботой о родном своем ребёнке
Пренебрегать не стыдно разве ей?

Всё жалобы – то сумки руки рвут,
То чипсов «Лейс» в пяти нет магазинах!
То рано на работу поутру,
А мусор захватить она забыла!

То озорник – бумажки раскидал,
Очистки под столом и полотенце.
И намертво прилип к душе диван.
И затопила желчь беднягу-сердце.

Ну, двадцать с чем-то, может, пять,
Ну, не устроен, не пристроен.
Да где же носит снова мать?!
Вот ей романтику устроим!!!

Хи-хи, на тумбочке букет!
Так вдребезги вазон хрустальный!!!
И не залезешь в интернет!
И платье пятнами по спальне!




«Об стену яйца швырял…»


Об стену яйца швырял,
Хулу, проклятья изрыгал.
И вытряс мусор из ведра
На то, что стирано с утра.

Об комп тарелки лихо бил,
На стол батон весь раскрошил.
Летала обувь по углам,
В клочки одежду разодрал.

Дрожали стены от угроз.
Замок дверной повесил нос,
Когда с петель слетела дверь.
Моё терпение измерь.




«Кто-то медленно сходит с ума…»


Кто-то медленно сходит с ума
В оголённых объятьях прогресса,
В джунглях каменных прячась от леса,
Без надежды попасть в рукава.

Там сироп, феромон и кисель.
Быстро тычешь, не глядя на кнопки.
Что-то хрупаешь ты из коробки
И какую-то слушаешь «бель».

Гонки, всполохи, драки, прорыв
В голове и извивами – в душу.
В киселе запотевшие уши,
Печень съел незамеченный гриф.

Промелькнули и век, и зима.
Мхом покрылись и чувства, и быт.
Обветшал поколений гранит.
Кто-то медленно сходит с ума.




«Мальчик с ущербной Венерой на карте натальной…»



Мальчик с ущербной Венерой на карте натальной,
Мальчик с ущербным Сатурном на карте натальной.
Выпал из мира, отринув здоровье и веру.
Сам себя узником сделал как будто опальным.

Что смастерить и создать для нагрузки сюжета?
Чем свет заплатит и скоро ль за каторжный труд?
Даром учился – труды громко булькнули в Лету.
Почести, слава, успехи и деньги где тут?

Что напрягаться, потеть, уставать и стремиться?
Путь для лохов, маргиналов и гребаных дур.
«Дайте дворец и все блага, что есть за границей.
Я перестану нудеть и всечасно быть хмур.

Сколько уж жду – но Фортуна по-прежнему задом.
Где же забота, почёт, угожденье во всём?
Как же таланты мои, что из райского сада?
Все восторгались рисунком и быстрым умом».




«Веселись на полную катушку…»


Веселись на полную катушку,
Наслаждайся, бегай и летай!
Даже если взят судьбой на мушку
И финал предвестьем брызжет через край.

Ты отсрочишь горькую годину,
Плюнешь в морду страннице с косой.
Не увидит согнутую спину —
Растеряет норов мерзкий свой.









«Сколько дней – тебе решать – будет ярких…»


Сколько дней – тебе решать – будет ярких,
С кем встречаться и кому дарить подарки.
И на что растрачивать свой пыл,
И на чём летать среди светил.




«И себе наставил сам ты оградки…»


И себе наставил сам ты оградки,
И флажки повсюду красные воткнул.
И затеял поиграть с жизнью в прятки.
Убаюкал разум свой, чтоб заснул.

В скорлупе своей уселся орехом.
На вершинке, от мира в тени.
Чтоб бульдозер по тебе не проехал,
Мимоходом чтоб малец не раскусил.

Оплела природа-мать паутиной
И усыпала пылью покой.
И не надо становиться мужчиной.
И не надо выигрывать бой.




«Просто сесть вот в этом сквере…»


Просто сесть вот в этом сквере,
Хорошенько пореветь.
Маску брошенки примерить
И рифмовку к слову смерть

Набросать неторопливо.
И слезами окропить.
С ней расшаркаться глумливо.
Нудно о судьбе поныть.




Прячь себя


Куда тебя уносит, ребятёнок,
В бреду замшелом?
Твой сон тревожен, воздух горек —
Страшишься дела.

Поднять, открыть, переступить —
«А вдруг устану?
И ни рубля за то платить
Ведь мне не станут».

Всё думы, думы – праздный дух
Заводит в штопор.
И паутину вьёт паук,
Задохся чтобы.

И проплывают мимо глаз
Неспешно годы.
Жизнь, очевидно, удалась —
Не ищешь брода.




«Я обращаюсь к ангелу в тебе…»


Я обращаюсь к ангелу в тебе.
Его душил ты грубыми словами.
Прикладом бил по светлой голове.
Ходил по крыльям грязными ногами.

Он невесомый, с грустью на лице,
Давно поник, бессилен образумить.
Был вензель вбит в начальном яйце.
Наследник рода, ты при жизни умер.

Себя глубоко в мусор закопал.
Страшишься глаз и слов, и всех движений.
Из мыслей старых жвачку зажевал,
Зациклился в плену твой мнимый гений.

И ангела в тебе не пробудить,
Сквозь панцирь шизоты не достучаться.
Другие возведут твои мосты.
И пригласят твоих девчат на танцы.




М. Ц.



Ей сорок девять не исполнилось
И пятьдесят.
Сильна, здорова и вынослива,
Но в хлам – душа.

Все мытарства и испытания —
Кто б поддержал!
Среди завистников и Каинов,
Кривых зеркал.

Душа – творить! И в созидании
Легко парить!
На шее быт колодой каменной —
Собой не быть.

Елабуга язвит и пучится —
Не до поэм.
Она случайная попутчица —
Янтарь зачем?

Посудомойкою быть просится —
Но это край!
Тот камер-юнкер в мыслях носится…
Его-то – царь.

Унизить, смыть, развеять по ветру —
Гордыню сбить?
За право быть потом Мариною.
В гробу не быть.

Могила, кладбище – всё в лирике
Тех юных лет,
Когда порывы и романтика,
Безбрежность бед.

Всех обошла, восстав рябиною
И янтарём.
И августов предночий длинами,
И сентябрём.




«Август воспела…»


Август воспела
С яблоком спелым,
С нравом имперским,
С сумраком дерзким.

Август бессмелый
Довёл до предела.
Горькой до срока
Рябина созрела.




«Елабуга ела свои буги-вуги…»


Елабуга ела свои буги-вуги,
Встречая бежавших от страшной войны.
И видели жители только недуги:
Что рыбу купила, а сделать – увы.

Германия – мама, романтика, Рильке —
Предавшая Шиллера и Лорелей,
На тело Европы нацеливши вилку,
Кошмаром сознанье обрушила ей.

Двадцатые страшные – голод, разруха.
Но молодость, Аля, надежда, друзья.
Порывы и взлёты мятежного духа.
Но стойкость и вера, что так жить нельзя.

Но строчки неслись, хоть бумага и рдела.
Свободная мыслью, творила, дыша.
В советской России дышать не сумела.
Здесь страшно довериться карандашам.

Родимые сгинули в лапах системы.
А сын – кто она – не успел осознать.
Вокруг перед нею – бетонные стены,
Заткнутые уши, глухая душа.

На выдохе лета, не пачкая осень,
В чужой бедной хате случайный жилец,
Марина Цветаева милости просит —
Креста и распятья – у щедрых небес.

P.S.: Сейчас я вдруг тебя расшифровала:
«МЦ» – Марина, мученица ты!




Апрельский ливень



Гроза и ливень, снег не стаял.
Десятое. Идёт апрель.
Штормит неистово местами.
И кто-то сесть готов на мель.

Отчаянно кидаясь в волны
Бурляще дышащей воды,
Вершат машины труд упорный,
Как им велят виски и лбы.

Сдаются зонтики напору,
До нитки все, кто не успел.
Дрожит отмытый небом город,
Как в ванну сунутый пострел.




«В меня прилетают какие-то строчки…»


В меня прилетают какие-то строчки.
А хочется супа, куриного супа!
Не мучайте душу, заснувшую ночью.
Не дайте увидеть ущербности в лупу.




«Наши странные девочки…»



Наши странные девочки,
Наши странные мальчики
Заблудились во времени,
Словно в тёмном чуланчике.

Чем душа наполняется?
И чего же им хочется?
Что в них жжётся, ломается?
А наружу не просится.

Отчего лица тусклые
И заточены скулы?
Отчего спины юные
Непременно сутулы?

Блажь и благо – свободны ли?
Тяжким бытом гнушаются.
Что-то лишнее поняли?
Жить совсем не стараются.




«Глубоко запавшими очами…»


Глубоко запавшими очами
Смотрит сумрак в зеркало моё.
С ним уже о многом промолчали,
Не копая грязное бельё.




Ливень



В середине апреля был ливень с грозой.
Вжались ёлки в аллеи, вступившие в бой
С бесноватой стихией, стегавшей взашей
Потерявших и имя, и облик людей.

Просто дали им подвиг на этот момент,
Чтоб себя испытать: крепок духом иль нет.
Чтобы страх победить за ранимую плоть,
Прояснить: сколько может он ересь молоть,

Понарошку играть в пошатнувшийся мир,
Виртуал победить, обрести сувенир:
Редкий кадр на смартфон – как плескался в волнах,
Что на площади бились в жестокий размах.




«Не засоряй моё пространство гулкой бранью…»


Не засоряй моё пространство гулкой бранью,
Не сей сорняк средь зреющих хлебов.
Потряхивай не здесь своей лоханью.
Не двигай стрелки дремлющих часов.

Не режь гармонию и яркие полоски
Не засыпай из пыльного мешка.
Не чавкай в ухо, сглатывая клёцки.
Не тронь узлов чужого кушака.




Из прошлого семьи


Только недавно задумалась: дети войны —
Мать и отец, рождены были в сорок четвёртом.
Крови боялась бабуля, и роль медсестры
Ей не пришлось примерять и уснуть беспробудно.

Дед был начальник каких-то железных дорог.
На полустанке трудилась бабуля в столовой.
Старше он был и по виду солидный, суровый.
Что-то заставило вспыхнуть меж них огонёк.

А до войны слал ей письма один паренёк.
Долго дружили и часто ходили на танцы.
Курс был военный окончен – и Дальний Восток.
«Вызов пришлю – ты приедешь со мною остаться?»

Немцы, японцы вмешались в большие дела.
Судьбы и страны кромсались кроваво и лихо.
Сына бабуля – отца мне – на свет родила.
Золотниковская Пустынь – ужели там тихо?

Правда, составы военные были кругом.
Сколько отважных – на фронт, и калечных – обратно.
Три километра бежала с медичкой в роддом.
Лесом и полем, июлем своим безоглядным.

Жили семьёю недолго – направлен в Москву
Был Николай – и изволь подчиниться приказу.
«С сыном тебя я, конечно, с собою возьму!»
Только согласна она не бывала ни разу.

Чем ей столица, скажите, совсем не мила?
Там и сестра, и замужество, пайки, квартира.
Может, страшна была близость к вершителям мира?
Или раскрыли клеймо Михаила-отца – что кулак?

Сколько сидел, я не знаю, за сад и корову —
Семеро деток, никак без хозяйства нельзя.
Лживый донос этих подленьких выскочек новых.
Все голодранцы-лентяи – и власть, и друзья.

Как получилось потом, что валила деревья?
Лесоповал – не работа для женщин с детьми.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65088241) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения